- Из вашей части народ по соседним деревням не разбегались?
- Нет, этого не было. Видимо, воспитание, учеба, армейская закалка, патриотизм и поддержка друг друга сыграла свою роль. Ни в одной армии такого как у нас не было. Вот, помню, в первые часы войны, близ казарм тяжело раненный лежит, все внутренности перевернуты, вот-вот умрет, он и сам это чувствует, говорит: «Пристрели меня…» Я до сих пор это помню, стоит перед моими глазами… Говорю: «Ну, что ты, потерпи немного, сейчас нам помогут, придут, мы вырвемся…»
Первоначально, конечно, были офицеры, которые потеряли ориентир, не знали, что делать. Помню, нашу, соседнюю часть – офицера нет, командует старший сержант. Потом иногда мы узнавали, что, офицер свою часть потерял, в другую часть попал, там воюет. В первые дни войны таких много было. Мы когда из окружения выходили. к нам присоединились бойцы и офицеры из 125-го пехотного полка, потом из зенитной части, которая в самой Крепости стояла. Наш начальник штаба всех собирал. Мы с ними делились всем, что у нас было и они дальше с нами шли.
- Когда вы выходили из окружения, вы уничтожили пушки, а радиостанцию?
- Нет, радиостанцию я с собой нес. Правда, связь обеспечить не мог, батареи закончились, взять их неоткуда, но не бросил. Таким вот образом, с радиостанцией и винтовкой пробивался к своим.
- 1941 год. Мы отступаем, дошли до Москвы. Какое было настроение?
- Я как радист мог слушать радио, знал обо всем театре войны на западном направлении. И в первое время настроение подавленное было.
- Было ощущение, что можем проиграть?
- Нет. Не смотря на подавленное настроение никогда не было ощущения, что мы можем проиграть. Помню, командир у меня спрашивал: «Сталин в Москве?» Я говорю: «В Москве. Руководит войсками». «Ну, раз, Сталин в Москве, значит Москву мы не сдадим». Настроение подавленное было, отступаем, но вот ощущения, что мы можем сдать Москву и немцы победят – такого ощущения никогда не было. Даже не было слухов и разговоров об этом не было. Все бойцы были настроены по-боевому.
- Как на фронте относились к Сталину, к партии?
- Я вам расскажу, как мы вступали в партию. Меня на западной границе принимали кандидатом в партию, и вот, зимой 1941 года уже почти год кандидатского стажа прошел. Нас, человек семь, начальник политотдела 5-й армии прямо в окопах собрал, вручил партбилеты. Радости не было предела. Думали: «Ну теперь-то нас не возьмешь!» Убрал партбилет в карман, а потом уже началось наступление, нам прямо перед наступлением билеты вручили. Идем в наступление, а я все время карман трогаю – не потерял ли билет.
- Вы прошли всю войну. Когда воевать было тяжелее?
- Труднее было в начале войны. Не хватало оружия, боеприпасов. Пять патронов в винтовке и все, больше нет. Помню, мы с другом в перерыве сидели я говорю: «Давай, посчитаем, сколько у нас патронов в винтовке». Посчитали, я виду, что у меня больше чем у него, говорю: «Давай разделим, чтобы у нас поровну было». И разделили. Он на войне тоже выжил. Я когда с ним встречался, он мне об этом эпизоде напомнил. Я чуть не заплакал от этого воспоминания.
Таких моментов было много. Война сближает людей. И становишься настоящим другом.
- Что испытывали в боевой обстановке? Страх, возбуждение
- Возбуждение само по себе, страх тоже чувствовали, нельзя без этого. Ведь речь идет о жизни, быть или не быть, жить или не жить. В первое время мы уже не думали, что выживем. Сидишь, рядом взорвался снаряд, осколками намертво поразило твоих друзей, с которыми ты сидишь. Это было часто, в каждом бою. Страх был. Я думал: «Чем я лучше его? Меня тоже убьют». У меня такое ощущение постоянно было.
- Надеялись выжить?
- Нет. Под Москвой, когда от западной границе пришли, не думали, что останемся живы. -
https://iremember.ru/memoirs/artilleristi/zhulm...