Я бы добавил насчет систем и программ.
Я уже понял, что капитан никогда не найдет то, что ищет - и не потому, что он не обладает знаниями, упорством, риском, смелостью и готов жертвовать на опытах своим депо (т.е. не скряга).
Не поэтому.
То, что он ищет, не существует на свете.
Как-то, будучи проездом во Фландрию, я заглянул к Эйлеру в Берлин. После нескольких бутылок речь зашла о поисках математических свидетельств существования пространства во времени. Старик пытался доказать мне, что найти закономерности несложно, а дело за малым: воплотить находку в механический предмет и запустить его к людям, дабы принести им счастье знаний.
В этом он видел высший смысл своего существования и ради этого трудился всю жизнь.
Я же говорил ему, чтобы он перестал валять дурака, а лучше отдал мне двести талеров старого долга, который я ссудил ему под честное слово еще 5 лет назад.
Причем, как и положено, серебром, а не банковским векселем.
Иначе мне придется обратиться к властям и арестовать его имущество, а дом продать к чертовой матери с молотка!
Впрочем, после еще двух бутылок я тоже забыл об долге, как о чем-то ничтожном, и с увлечением полез с хозяином на чердак смотреть в трубу на Венеру. Он уверял меня, что Венера в это время удивительно хороша, и даже видны её набухшие сосцы!
Я не помню, чем кончилось дело, а проснулся я уже в карете, скоро бегущей по дороге в Лейпциг, где я назначил встречу с Лейбницем на его же могиле. При этом он все пытался убедить меня, что похоронен в Ганновере, но я сказал, чтобы он не молол чепухи и прекратил нести вздор, да и Ганновер мне был совсем не по пути.
Я не имел права опоздать, и вскоре все мои мысли сосредоточились на предстоящем свидании с этим умником, отодвинув совершенно в сторону и Эйлера, и его механику, и его громадный долг, и чердак с трубой, и даже красавицу небес Венеру.
Впоследствии я понял, что сами по себе поиски истины, хоть она и не существует и нам не дана, и есть та самая истина, и обладать ею в состоянии только ищущий, а сидящий на камне у дороги и не берущий в руки посох подобен старому дервишу, сумасшествие которого прошло, а остались только болезни и старость.
Лейпциг встретил меня весенним воздухом и парком имени Клары Цеткин, куда я сначала заглянул, дабы пропустить крепкого пива для просветления головы от давешних передряг и дорожной пыли.
Очень. Но все-таки в Ганновере. А Эйлер в Петербурге. Ты бы мог и туда прокатиться. Заодно у тебя там есть дело.
Лейбниц потрясает своим масштабом. Но в историческом культурном сознании его опять затемняет все тот же Ньютон. Он как чувствовал! Это несправедливо.